
Панова
Вера Фёдоровна (1905-1973)
Родилась в Ростове-на-Дону. В семнадцать лет поступила работать в редакцию ростовской газеты «Трудовой Дон». Журналистика на долгие годы становится её основной и любимой профессией. Первые шаги Пановой в газете очень напоминали начало журналистской карьеры Севастьянова, описанной позднее в «Сентиментальном романе» (1958), книге во многом автобиографической, построенной на соединении художественного вымысла и реальных фактов собственной жизни.
![]() |
|
![]() |
Вера Панова сидит крайняя слева |
В 1926—1927 годах Панова вела регулярный отдел фельетона в газете «Советский Юг». Принимала деятельное участие в детских изданиях Ростова — газете «Ленинские внучата» , в журналах «Костёр» и «Горн» . Собственно, здесь, на материале детской тематики, она предприняла первые попытки перейти к беллетристике, к художественной обработке жизненного материала.
В связи с репрессиями, развернувшимися после убийства в 1934 году С. М. Кирова, её второй муж, специальный корреспондент газеты «Комсомольская правда» в Ростове Борис Вахтин, был арестован по обвинению в принадлежности к «ленинградской оппозиции», приговорён к 10 годам лагеря и направлен в СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения), где и погиб.
В 1937 году Панова навсегда покинула Ростов. Жила и умерла в Ленинграде.
В Ростове в районе посёлка Сельмаш есть улица её имени.
Основные произведения В.Ф.Пановой.
Романы: «Евдокия», «Спутники», «Сентиментальный роман», «Который час? Сон в зимнюю ночь». Роман-сказка.
Повести: «Серёжа», «Рабочий посёлок», «Конспект романа» и другие.
Войны и революции
![]() |
Советский плакат |
В 1915 году, о котором я пишу, шла первая империалистическая война, и по вечерам взрослые говорили о неудачах русских на фронтах, о безобразиях распутинщины, о том, чем же все это, помилуй бог, кончится. Кончилось так, как в нашей скромной среде и не чаяли, но до этого было еще довольно далеко. Сперва были грозные слухи о том, что в Петербурге назревает голод, затем неведомо какими путями пришедшие в Ростов рассказы об убийстве Распутина и потом — известие, что царя уже нет, вместо него есть какое-то Временное правительство.
Пришли Октябрьские события. О них я мало что помню, да и сведения о них были отрывочные и неясные.
Правила в городе Ростовская коммуна.
Затем наступил тот первый день, когда на нашей улице, за окнами с китайскими ширмочками, с утра по-комариному запели пули, и бабушка трагически сказала маме: «Ты не пойдешь на службу!» А та очень просто спросила в ответ: «Как же это можно?» — и пошла, надев свой рабочий костюм: черную юбку и белую блузку.
Няня вышла за нею и принесла известие, что юнкера восстали против коммуны (у нас в городе было юнкерское училище), окопались около Балобановской рощи и стреляют из пулеметов по чему попало.
Я и Леничка пытались читать и играть, а пули за окнами все свистели.
Бабушка сидела посредине своего маленького диванчика, на котором она спала, подложив под себя полосатую перину и прикрывшись стареньким, от старости тонким, как марля, пледом тигровой расцветки. Она сидела посредине, мы с братом Леничкой жались к ней с обеих сторон, пули шлепались о кирпичную стену домика.
Вдруг раздался звонок с парадного хода. Няня побежала отворять и впустила нашего хозяина дома — Федора Михайловича Зудина. Федор Михайлович, одетый в черный добротный пиджак старомодного покроя, с маленькой остроконечной серебряной бородкой, с серебряной часовой цепочкой по жилету, вежливо поздоровался с бабушкой и сказал:
— Я, извиняюсь, не сразу сообразил, что тут находятся только женщины и дети, но как сообразил, долгом счел самолично зайти и узнать, как вы и что. И видите, будто сердце чуяло, вы даже подушками не заложились.
Он пошел в смежные комнаты, собрал подушки и заботливо заложил ими оконные проемы.
— Теперь хоть в окно не влетит, — пояснил он. — В пухе застрянет.
— А Верочка на работу пошла, — пожаловалась бабушка на маму.
— Ну и правильно, — сказал Федор Михайлович. — Чего же дома зря сидеть? Зарабатывать надо, мой Федя (сын) тоже чем свет на завод побежал. И не сбережете вы свою Верочку ни за какими стенами, Николавна: такое начинается, что никому не уйти в свои стенки, всякий в этом деле примет участие по своей силе возможности, хоть ваша Верочка, хоть вы сами, хоть эти детки. Не пять и не десять лет мы, простой народ, этого ждали, и пожалуйста — начинается! Они драки захотели — будет им драка такая, какой не бывало еще. Мы ведь тоже, дожидаючись, озлились, с обеих сторон быть крови, Николавна.
И, не обращая внимания на то, что у бедной бабушки от этих слов голова с волосяным валиком прически упала на плечо, Федор Михайлович простился и ушел. Ушел из домика, но не из памяти: тот первый для меня день — гражданской войны, когда откуда-то строчили из невидимых пулеметов какие-то невидимые и неведомые юнкера, когда сквозь их пули пошла в свою контору мама и сквозь пули пришел к нам строгий, добрый Федор Михайлович, чтобы забаррикадировать нам окна подушками.
И то, как мы с Леничкой все время подбегали к окнам посмотреть, не застряла ли в пуху пуля, и обед того дня, съеденный нами с ощущением, что вот что-то рухнуло, а что-то началось, — весь этот день я вижу сквозь небольшой силуэт коренастого старика в старомодном пиджаке, таком старомодном, каких не носили уже ни мой отец, ни его братья.
Говорили, что юнкера много в тот день убили людей, в том числе и тех, кто сочувствовал их восстанию, но и рабочие Ростова дали им отпор.
Это и другое записано в Большую историю нашей страны, а я здесь пишу о моих, только моих ощущениях и воспоминаниях, кончающихся в тот день тем, как мы были счастливы, когда вечером (уже горели лампы) в окно постучала условным стуком дорогая маленькая рука в простенькой перчатке и появилась наша мама с широко открытыми глазами, тяжело дышащая, но живая-здоровая и даже без единой царапины.Мы ждали рассказов об ужасах, но их не последовало, был только подробный, пожалуй, даже слишком, рассказ о том, кто из сослуживцев пришел на работу, а кто не пришел и что говорили в конторе о непришедших управляющий и бухгалтер, два Зевса конторского мирка.
Восстание юнкеров было подавлено, и жизнь потекла так, как до него, с «Цыпленком жареным», с чтением книг, с усиливавшейся дороговизной на базаре, только я уже не ходила в гимназию, а доставала разные учебники и старалась их читать так, чтобы побольше запомнить, так как где-то в глубине души меня все-таки грызло, как же я останусь совсем необразованной и неотесанной.
…Помню, как весной 1918 года в Ростов пришли немцы. Жители собирались в тот день кучками и глазели на небо, где по временам с урчанием пролетал аэроплан.
Впервые тогда я увидела эту машину и услышала грозно-пророческое ее урчание. А затем не стало в Ростове коммуны и возникли новые слова, упоминавшиеся так же часто, как перед тем «Цыпленок жареный», то были слова: «белая гвардия», «белогвардеец», «контрреволюция».
Появилась новая песня «Яблочко», еще более популярная, чем «Цыпленок». Куда ни пойдешь: на улицу, в лавочку, в кинематограф — везде пели:
Ой, яблочко, куда котишься, В Ростов попадешь не воротишься.
Нам с братишкой эту песню почему-то запретили петь, мы по-прежнему пели только старые детские песенки из сборника, лежавшего у нас в доме на рояле чуть ли не с моего рождения.
Скажи свое слово о любимом городе!
Вы можете отправить свой текст, напечатав его в поле "Примечание", либо прикрепив файл с текстом.